Он не ангел - Страница 79

И Энди ради собственной безопасности начала с простого:

– Сколько тебе лет?

Удивившись ее вопросу, Саймон приподнял брови.

– Тридцать пять.

– Твой день рождения?

– Первое ноября.

Энди умолкла. Ей хотелось знать его настоящую фамилию, но этот вопрос скорее всего лучше не трогать. Его тайны темнее ее секретов, их границы более четки и резче очерчены.

– Это все, что ты хотела знать? – поинтересовался он, когда ее расспросы прервались. – Ты хотела только знать, сколько мне лет и когда я родился?

– Нет. Не только, но оказалось, что задавать тебе вопросы гораздо сложнее, чем я думала.

– Хочешь знать, сколько мне было лет, когда я впервые убил человека?

– Нет. – Энди поспешно оглянулась по сторонам: не слышит ли их кто? Но голос у Саймона был довольно глухим, чтобы разноситься по всему залу. В их сторону никто не смотрел.

– Семнадцать, – безжалостно продолжил Саймон. – Я обнаружил в себе прирожденный талант к этой работе. В прошлом году я, однако, решил с ней распрощаться. Это случилось, когда я вышел из больничной часовни, где не мог справиться со слезами после того, как возле твоей палаты услышал ваш с медсестрой разговор. Тогда я понял, что ты не только жива, но и невредима. С тех пор я не брал ни одного задания.

Глава 29

Черт его побери!

Следующие два дня Энди проклинала Саймона – не только потому, что все это время он не показывался ей на глаза, хотя точно был где-то рядом, наблюдал за ней, но и потому, что, слушая его откровения за столиком в блинной, поняла: она влюбилась в него без памяти. Что может быть глупее? Если Энди и нужно было убедиться, что романтических отношений ей следует избегать – поскольку она всегда выбирала не тех мужчин, – то вот оно, безусловное тому доказательство.

Слушая его душераздирающую исповедь, Энди сдержала слезы: он рассказывал о своей жизни таким спокойным и будничным тоном, что ей хватило сил это сделать. Она хотела знать, откуда он родом и есть ли у него родные. Оказалось, он единственный ребенок, родился на военной базе в Германии, и его родители уже умерли. Впрочем, даже если бы он имел близких, подумала Энди, это ровным счетом ничего бы не изменило – он все равно остался бы одиночкой. Она и сама была такой, а потому знала, каково это, когда некому излить душу, некому довериться. По крайней мере до конца. Обосновавшись в Канзас-Сити, она не обзавелась друзьями, что печально, и в этом отношении Энди прекрасно понимала Саймона.

Саймон во многом отличался от других. Его, например, не интересовал профессиональный спорт. Это понятно: коллективные игры одиночек не привлекают. У него не было предпочтительного цвета, он не любил пироги. Возможно, пристрастия и склонности, как и неприятие чего-то, что люди используют для самоиндентификации, представлялись ему человеческими слабостями, которые при случае могли быть использованы против него, а потому он намеренно избегал их. Хотя, возможно, он таким и родился.

Однако он потянулся к Энди, и это приобрело уже хроническую форму. Все началось в тот достопамятный день, в пентхаусе, когда он, увидев, как она напугана, покорил ее своей нежностью и вниманием. Он занимался с ней любовью, хотя в то время ни он, ни она не думали, что это любовь. Он оставался с умирающей Дреа до конца, вплоть до приезда спасателей.

Энди никогда – ни во сне, ни наяву – не вспоминала об аварии, и лишь что-то смутное, связанное со смертью, всплывало в ее голове. Она в мельчайших подробностях помнила явление поразительного света – чистого и яркого, а также дивный мир, в котором она очутилась. Но период между тем временем, как она увидела свет, и тем, когда она попала в тот дивный мир, Энди никак не могла восстановить полностью. Однако там, в блинной, за столиком, быть может, потому, что Саймон сидел напротив и она смотрела ему в лицо, все вдруг прояснилось: сцена умирания возникла перед ней так же ясно, как если бы происходила у нее на глазах сейчас. Энди будто бы снова слышала тихий голос Саймона: «Боже мой, милая», – смотрела, как он касается ее волос, видела на его лице страдание, которое он пытался сдержать, и боль, в которой не хотел себе признаться. Она только не различала собственного тела, чем-то скрытого от глаз.

Энди вдруг почувствовала, будто ее грудь снова пронзило: она вдруг поняла, почему он просматривал газетные заметки о ее несчастном случае. Он хотел найти ее могилу, чтобы принести ей цветы.

– Энди, – потянувшись к ней через стол, Саймон своей грубой рукой сжал ее нежные пальцы, – ты где?

Сердце Энди разрывалось на части, но она заставила себя отринуть тяжелые воспоминания и вернуться в настоящее. Ведь только что она открыла для себя так много нового о сидящем против нее мужчине, который, насколько это возможно, стремился стать ей ближе и для этого по собственной воле выворачивал перед ней душу.

Она больше не хотела ничего спрашивать, и остаток обеда прошел в молчании. На лицо Саймона вновь легла бесстрастная и неподвижная маска, хотя и перед тем оно не было, по мнению Энди, особо выразительным: он позволил себе продемонстрировать, что доволен, да время от времени, когда его взгляд останавливался на губах Энди, загорались его глаза. Но ни мысли, ни единой эмоции на его лице нельзя было прочесть.

Он отвез ее домой, поднялся с ней на крыльцо, но остановился чуть поодаль, тем самым давая понять, что, даже если она пригласит, входить внутрь не намерен. Затем подошел к соседской двери и резко в нее постучался. Зачем? Энди, сдвинув брови, недоуменно наблюдала за ним. Секунд через пятнадцать он постучал еще раз. Никто не отозвался.